О еретике Оригене

Блюдите убо, как опасно ходите (Еф. 5, 15)

А преп. Иоанн Лествичник в пятой степени писал: «Все, а в особенности падшие, должны беречься, чтобы не допустить в сердце свое недуг безбожного Оригена; ибо скверное его учение, внушая о Божием человеколюбии, весьма приятно людям сластолюбивым».

Но семена злых плевел делают свое дело, и вот уже «богословское мнение» о всеобщем восстановлении вновь безстыдно заявляет о себе. Сегодня и о еретике Оригене, осужденном V-VI Вселенским Соборами1 за теорию апокатастасиса и другие его еретические воззрения, уже начинают говорить как о невинно пострадавшем учителе Церкви.

В связи с этим будет полезно вспомнить, что писал преп. Викентий Лиринский об Оригене. Интерес вызывает тот факт, что Преподобный жил в IV в., т.е. уже после смерти Оригена, но в период, когда его еретические произведения еще не были анафематствованы Собором и в церковном народе производили немалое смущение.

 

В Церкви Божией заблуждение учителя бывало искушением народа и притом тем большим, чем ученее был заблуждавшийся. <...> Наш долг - хорошенько изъяснить и утвердить этот предмет, дабы все истинно православные знали, что их обязанность - вслед за Церковью принимать ее учителей, а не вслед за учителями покидать веру Церкви. Впрочем, хотя мы и в состоянии указать много таких лиц, которые бывали для народа искушением означенного рода, однако думаем, что в искушении этом едва ли кто-то может сравниться с Оригеном. В этом человеке весьма много было столь превосходного, особенного, удивительного, что всякий легко решился бы основываться на его вере во всем, что бы тот ни утверждал. Ибо, если авторитет доставляется жизнью, то Ориген был весьма трудолюбив, целомудрен, почтителен, терпелив.

Если он сообщается происхождением или воспитанием, то кто знаменитее того, кто, во-первых, родился в таком доме, который прославился мученичеством, и кто, во-вторых, лишен был за Христа не только отца, но и всего имения, столько преуспел среди крайностей святой бедности, что за славу «исповедания Господня»2 часто, говорят, подвергался оскорблениям? [Кроме этого] он обладал таким сильным, глубоким, острым умом, что всех почти далеко превосходил. Он был так богато учен и всячески образован, что немного останется в любомудрии божественном, едва ли что есть, может быть, в любомудрии человеческом, чего не знал бы он в совершенстве: он не только вполне владел греческими знаниями, но и европейские изучил как следует.

А что сказано о красноречии того, кто говорил так приятно, так чисто, так сладостно, что из уст его текли, по моему мнению, не слова, а какие-то меды? Чего темного для уразумения не сделал он ясным своими истолкованиями? Чего трудного для совершения не сделал он таким, чтобы представлялось весьма легким? Подумают, что он связал мысли свои и положения только сплетением доводов? Напротив, никогда не было такого учителя, который бы употреблял столько доказательств из Божественного Закона, сколько он. Быть может, он немного написал? Больше его не написал никто из смертных, так что мне представляется невозможным не только прочитать, но даже приобрести все сочинения его; а чтобы не доставало у него ни одного из средств к знанию, он преисполнен был избытком лет. Может быть, он не слишком богат был учениками? Был ли когда-нибудь кто столько богат ими, как он? Из лона его вышло безчисленное множество учителей, такое же множество священников, исповедников и мучеников.

А кто может описать, как все они удивлялись ему, прославляли его, увлечены были его обворожительной лаской? Кто, сколько-нибудь имевший благочестивого чувства, не стремился к нему из отдаленнейших стран света? Кто из христиан не почитал его за пророка почти, а из философов - за учителя? А в каком почете был он не только у частных людей, но и у самой власти царской, повествует история, сообщая, что его вызывала к себе мать императора Александра, по уважению к его мудрости. О том же свидетельствуют и письма его, написанные по авторитету учительства христианского к императору Филиппу, который первый из государей римских сделался христианином. <...> Не достало бы у меня времени, если бы я решился исчислить хотя малейшую долю заслуг Оригена, которые, впрочем, все относились не к одной славе религии, но и к великости искушения. Кто мог оторваться от мужа, обладавшего таким умом, такой ученостью, такой приятностью в обращении, а не быть лучше того мнения, что он желает заблуждать с Оригеном, нежели мыслить истинное с другими? И что еще говорить? Сила в том, что искушение от столь знаменитого лица, учителя, пророка, не обыкновенное какое-нибудь, но, как последствия показали, чрезвычайно опасное, весьма многих отторгло от целости веры.

Ориген с большим надмением пользовался даром Божиим, без границ потворствовал уму своему, слишком много доверял себе, ни во что ставил древнюю простоту христианской религии, воображал себя смыслящим больше всех, и, презирая предания церковные и учительства древних, толковал некоторые места Писаний на новый лад. Поэтому и он заслужил того, чтобы о нем говорилось Церкви Божией: аще востанет среди тебя пророк (Втор. 13, 1), и несколько ниже: да не послушаеши, говорит, глагол пророка того (Там же, 3), и еще: яко, говорит, искушает вас Господь Бог ваш, аще любите Его, или нет (Там же). В самом деле, не простое, но величайшее искушение - вдруг неприметно и постепенно склонять от древней религии к новому непотребству Церковь, которая вполне была предана ему, всецело удивлялась его уму, знанию, красноречию, жизни и обхождению, которая ни в чем его не подозревала и ничего от него не опасалась.

Скажет кто-нибудь: сочинения Оригена повреждены? Не противоречу этому, даже желаю, чтобы так было; потому что об этом говорили и писали некоторые не только из православных, но и из еретиков. Но это-то и должны мы заметить теперь, что хотя не он сам, однако сочинения, вышедшие в свет под его именем, служат большим искушением; ибо, наполненные множеством заразительных богохульств, они и читаются, и пользуются любовью не как чужие, но как его собственные, так что, хотя у Оригена и не было намерения умыслить заблуждение, однако ж авторитет Оригенов имеет, видно, силу увлекать в заблуждение.

* * *

Причина колебания в Истине - заносчивый ум

Подлинно и истинно православен тот, кто любит Истину Божию, Церковь, тело Христово (См.: Рим. 12, 4-5; Еф. 1, 22-23), кто ничего не ставит выше божественной религии, выше вселенской Веры - ни авторитета, ни дарований, ни ума, ни красноречия, ни философии какого-нибудь человека, но, презирая все это и пребывая в вере твердым, постоянным, непоколебимым, считает долгом своим содержать только то и верить только тому, о чем известно, что это с древности согласно содержала вся Церковь вселенская, о чем узнает, что оно после вводится кем-нибудь одним помимо всех святых или вопреки всем святым, как новое и неслыханное, то признает относящимся не к религии, но к искушению.

И действительно, как только покажется какая-нибудь новизна, тотчас видна делается тяжесть зерен и легкость мякины. Тогда без большого усилия сметается с гумна все, что не удерживалось на нем никакой тяжестью: одни совсем убегают, а другие так встревожены, что и погибнуть боятся и опомниться стыдятся, - растерянные, полумертвые, полуживые, потому что они приняли в себя яда такое количество, которое не убивает, но и в желудке не переваривается, смерти не причиняет, но и жить не позволяет.

О достоплачевное состояние! Какими приливами и отливами забот, какими безпокойствами тревожатся они! То с усиленным заблуждением несутся они, куда ветер гонит, то, пришедши в себя, отбиваются, как волны назад; то со слепою отвагою бросаются на то, что, очевидно, им неизвестно; то с неразумным страхом пугаются даже известного, и постоянно недоумевают, куда им пойти, куда вернуться, чего искать, чего бежать, чего держаться, что оставить. Впрочем, это расстройство колеблющегося и нерешительного сердца, если бы только они захотели вникнуть - есть врачевство Божественного милосердия к ним. Они для того колеблются, наказываются и едва не умерщвляются различными бурями помыслов вне безопаснейшей пристани Православной веры, чтобы опустили поднятые вверх паруса заносчивого ума, некстати распущенные ими по поводу ветров новизны, воротились и снова стали в надежнейшее пристанище безмятежной и благой Матери [Церкви], изрыгнув горькие и тревожные волны заблуждений, чтобы пить затем потоки свежей ключевой воды. Что изучили они дурно, то пусть изучат хорошо, и что только можно в учении Церкви постигнуть, то пусть постигают, а чего нельзя постигнуть, тому пусть верят.

 

Преп. Викентий Лиринский 

 

1.   1. В  1-м правиле Шестого Вселенского Собора говорится: «Они [Святые Отцы] Феодора Мопсуетскаго, Несториева учителя, и Оригена, и Дидима, и     Евагрия, возобновивших еллинские басни, и прехождения и превращения некоторых тел и душ паки нам представивших на позор, в сонных мечтаниях блуждающаго ума, и противу воскресения мертвых нечестиво и нездравомысленно возставших, такожде написанное Феодоритом противу правыя веры и противу двенадесяти глав блаженнаго Кирилла, и так называемое письмо Ивы, соборно предали проклятию и отринули».

2.      2. Dominicae confessionis. Так, говорят, называлось одно сочинение Оригена, до нас не дошедшее, в котором он преславно исповедал имя Господа и которое навлекло на него постоянную неприязнь язычников. Ламин. Theolog. curs, compl. T. 1. Pag. 741. Paris, 1839.

 

 

 

жизни церкви чтобы может религии только весьма который таким говорит среди Оригена нибудь учителя писал Григория искушением противу пусть заблуждение