Митрополит Иоанн (Снычев). Церковные расколы в Русской Церкви 20-х-30-х годов ХХ столетия (выдержки из книги)

Отношение Православного епископата и духовенства к иосифлянскому расколу.  В большинстве своем православный российский епископат и духовенство, оставшиеся верными митр. Сергию, отнеслись к новому разделению в Церкви отрицательно. Правда, среди них были такие епископы и пастыри, которые не только неодобрительно, но и осуждающе смотрели на некоторые действия митр. Сергия, но тем не менее достаточных оснований к отделению от него не находили. Они признавали, что лучше и полезнее снизойти к немощам своего первоепископа, чем создавать новый раскол. К этому были у них свои положительные предпосылки.

На церковной арене еще не утихли бури. Обновленчество хотя и было надломлено в своем основании, тем не менее еще продолжало разрушающе действовать на православную паству. А тут появилось григорианство, внесшее свою долю нестроения в церковную жизнь. Епархиальная и приходская жизнь была еще не благоустроена.

Все это тяжело ощущалось православным населением.

И создавать после этого какое-то новое разделение - значит увеличивать и без того бедственное состояние Церкви. Вот почему, когда ленинградские викарии и митр. Иосиф вступили на путь разделения, они отнеслись к этому шагу отрицательно.

Мы остановим свое внимание на тех епископах и пастырях, которые не только высказывали свое осуждение расколу, но и принимали то или иное участие в борьбе с разделением. В этом отношении большое значение имеют «соловецкие» епископы. Правда, они, по условиям жизни, не имели возможности письменно обращаться к раскольникам, но тем не менее их суждения и высказывания против раскола разным способом доходили до слуха епископов и мирян.Характерно, что «соловецкие» епископы внимательно следили за каждым ударом пульса церковной жизни и живо реагировали на те или иные события, возникавшие в недрах Церкви.Еще в то время, когда только что начиналось волнение среди епископов, пастырей и мирян, вызванное декларацией и новой политикой митр. Сергия, - еще тогда они, хотя и не были всецело согласны с некоторыми пунктами декларации, осудили всякий шаг к разделению. Теперь же, когда им стало известно, что еп. Димитрий и иже с ним дерзнули нарушить церковный мир, они не только осудили виновника разделения, но и признали поступок его безумием, за который он подлежит суровому наказанию.

Известны имена некоторых «соловецких» епископов, стоявших на страже церковного единства. К ним принадлежали: архиеп. Иларион (Троицкий), архиеп. Прокопий (Титов), архиеп. Амвросий (Полянский), архиеп. Евгений (Зернов), еп. Глеб (Покровский), еп. Мануил (Лемешевский), архиеп. Петр (Зверев) и др.

Их мнение разделяли некоторые лица духовного и светского звания: прот. Иоанн Шастов из Оренбурга и профессор Иван Васильевич Попов.

Мы располагаем одним письмом архиеп. Илариона (Троицкого) от 21 июля 1928 года, в котором выражен его взгляд на новое разделение в Церкви. А поскольку взгляд архиеп. Илариона был доминирующим среди «соловецкого» епископата, то мы не погрешим, если скажем, что его письмо отображает взгляд и остальных епископов.

Вот подлинная выписка из письма архиеп. Илариона:

«Что реку о всем. А то, что всем отделяющимся, я до крайней степени не сочувствую. Считаю их дело совершенно неосновательным, вздорным и крайне вредным. Не напрасно каноны 13-15 Двукр. Собора определяют черту, после которой отделение даже похвально, а до этой черты отделение есть церковное преступление. А по условиям текущего момента преступление весьма тяжкое. То или другое административное распоряжение, хотя и явно ошибочное, вовсе не есть «казус белли». Точно так же и все касающееся внешнего права Церкви (т. е. касающееся отношения к государственной политике и под.) никогда не должно быть предметом раздора. Я ровно ничего не вижу в действиях митр. Сергия и Синода его, чтобы превосходило меру снисхождения или терпения. Ну, а возьмите деятельность, хотя бы Синода с 1721 по 1917 г. Там, пожалуй, было больше сомнительного, и, однако ведь, не отделялись. А теперь будто смысл потеряли, удивительно, ничему не научились за последние годы, а пора бы, давно пора бы... Утверждаются часто на бабьих баснях... Что поделаешь. Ухищрения беса весьма разнообразны. А главное есть терциус гаудеис и ему-то все будто подрядились доставлять всякое утешение. Да, не имеем мы культуры и дисциплины. Это большая беда...».

Как видно из письма, взгляд самого архиеп. Илариона и, следовательно, и остальных находившихся с ним епископов на дело иосифлян был только отрицательным.

Они (епископы) не только не сочувствовали отделившимся, но и считали дело их неосновательным, крайне вредным и даже тяжким церковным преступлением.

О самом митр. Иосифе архиеп. Иларион определенно высказывался и заверял, что он (митр. Иосиф), как допустивший грех отделения по злобе, останется до конца своей жизни при своих убеждениях.

«Открыточку Вашу получил, — писал он одним знакомым. — Рад, что письмо мое Вы получили, которое долго ждали, но только что не по моей вине долго дождаться не могли. Больше тут Ваши приятели виноваты, которые совсем нехорошо поступают, что хоть не пиши совсем. Ну, еще какие письма получил, то скажу так. Везде писаны пустяки, кто напротив пишет. Какую штуку выдумали. Он, мол, отступник. И как пишут, будто без ума они. Сами в яму попадают и за собой других тащат. А Осиповы письма уж очень не понравились. Будто и не он пишет вовсе. У него будто злоба какая. И самый главный грех тот, что его на другую должность перевели. Значит и отступник. Это глупость. Что и других переводят, так что ж делать, поневоле делают, как им жить дома нельзя. Допрежде по каким пустякам должность меняли и еще рады были, а теперь заскандалили. А теперь для пользы дела, не по интересу какому. Лучше дома жить, это что говорить, да от кого это зависит. С ним ничего не поделаешь, хоть об стенку лбом бейся, все то же будет. Значит, ругаются по пустякам и зря, вред себе и другим делают. Так-то, дорогой мой» [1].

Заверение архиеп. Илариона, действительно, оправдалось: митр. Иосиф так и остался в расколе.

Наряду с «соловецкими» епископами, болезненно переживали церковное разделение бывшие ленинградские епископы: Сестрорецкий Николай (Клементьев), Кронштадтский Венедикт (Плотников) и Ладожский Иннокентий (Тихонов).

Все они порознь высказывались против раскола и присылали разным лицам в Ленинград письма, в которых, с одной стороны, доказывали, что в действиях митр. Сергия нет нарушения ни догматов, ни канонов, ни уставов (еп. Венедикт), а с другой - убедительно разоблачали всю несостоятельность греховной идеологии митр. Иосифа и еп. Димитрия (еп. Николай и еп. Иннокентий).

Еп. Иннокентий (Тихонов) не ограничился письмами к частным лицам, но и написал обширное письмо еп. Димитрию.

Письмо это (как и другие) не сохранилось, так что само содержание осталось неизвестным. Но надо полагать, что еп. Иннокентий убеждал в нем еп. Димитрия оставить свой греховный шаг и возвратиться на правый путь. Однако убеждения православного иерарха не подействовали на епископа Димитрия. Последний 1 июля 1928 г. ответил епископу Иннокентию обширным письмом, в котором повторил свои отрицательные взгляды на Православную Церковь, возглавляемую митр. Сергием. Очень жаль, что этого письма не сохранилось, а оно ценно тем, что в нем обстоятельно раскрыта вся идеология раскола.

Вот каковы суждения еп. Николая относительно сказанного выше:

«...Действия митр. Иосифа, - пишет он, - мне кажутся непоследовательными и не чуждыми некоторой тонкой своекорыстности.

1. Непоследовательны: прерывая общение с митр. Сергием, Владыко Иосиф поддерживает свое общение с митр. Петром, поддерживающим и одобряющим митр. Сергия. Выходит против математического правила: две величины, равные порознь третьей...

2. Но пряди тонкого своекорыстия почему-то обнаружились не тотчас после обнародования Сергиевского обращения, а спустя два месяца, когда митр. Иосифа задело организационно-административное колесо Синода и митр. Сергия. Получается впечатление при чтении Иосифовских документов такое, что они не появились бы на свет, если бы автор их не был затронут служебным передвижением к некоторому понижению. Не протестовал он в прошлом году при назначении с Ростовской кафедры на Ленинградскую; полагаю, что не протестовал бы и в том случае, если бы обращению митр. Сергия сопутствовало бы какое-либо заявление с другой стороны, облегчающее положение Церкви.

Эти соображения ослабляют только силу протеста, но не уничтожают. Принципиальная сторона его — теряет ли Церковь вообще или священноначалие в частности свою чистоту и правду от своих заявлений покорности и содействия безрелигиозной власти - великий вопрос, который, независимо от осложнений личной борьбы действующих лиц, ставится жизнью и совестью людей и, конечно, когда-нибудь найдет свое решение. Если обращение сделано, выражаясь словами Писания, «уповающе токмо в животе сем», то оно и восприемлет здесь свое возмездие, если же автор его живет в надежде живота вечного - чего, я думаю, отрицать никак не следует, - то надо усматривать и мотивы издания обращения не шкурнические (простите грубое слово) и продажные, а попечительные о Церкви и преследующие ее спасительную пользу. В худшем случае, надо думать, митр. Сергий добросовестно заблуждается, а не сознательно предательствует. Лично я оцениваю его действия так: «Понятие «общества» (Церковь в ее человеческой половине) и народа шире понятия государства и власти - отсюда в конституциях вполне понятны и допустимы любовь к отечеству (народу и Церкви) и вражда к другим партиям, как органам управления. Сколько сменялось видов государства, устройства и форм власти только, например, в нашей истории, а народ русский - все один и Церковь единая православная. Любовь к Церкви и народу (Рим. гл. XII и I Кор. гл. XIII) долготерпеливо побеждала злое государство и власти.

Мы, архипастыри, как лица апостольского преемства, ответственны не за себя только и за свой исторический момент, но и за все прошлое. Дерзаем ли мы, например, осудить Церковь Петровского периода за то, что она, выстрадав от всешутейского и всепьянейшего церковного сообщества (собора), пошла на устроение свое в новых условиях тогдашней жизни и постепенно их изгладила? Если она ошиблась тогда, то мы, «зиждя грады пророческия», тем самым виним себя и продолжаем их ошибку, - следовательно, неправославны. Но такого сознания в нас нет: несмотря на личные недостатки Феофана Прокоповича, Церковь не извергла его, хотя современники и сторонники Феодосия Яновского весьма зазирали его и хотя наша иерархия есть ведь и его преемница. Так и митр. Сергий верит в избранный им путь церковного устроения и поскольку до него наши архипастыри и пастыри не противились законодательству советской власти в церковных делах до обращения митр. Сергия, по совести стараясь исполнять инструкции, несоответствующие канонам, и за это их не осуждали (в числе исполнителей были особенно ревнивы и нынешние противники митр. Сергия), постольку не следовало бы спешить осуждать, а тем более порывать с митр. Сергием сейчас, ибо, в сущности, пока он ничего не прибавил к тому, что фактически было...».

Доводы еп. Николая настолько обстоятельны и правдивы, что с ними нельзя не согласиться, и хотя нам неизвестно, какое действие они оказали на противников митр. Сергия, однако для тех, кому было послано письмо, эти доводы служили твердой опорой в противодействии расколу.

Из числа тех епископов, которые находились на епархиях, активное участие в борьбе с разделением принимали: митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов), еп. Петергофский Николай (Ярушевич) и еп. Тутаевский, вик. Ярославской епархии Вениамин (Воскресенский). Все они, в меру своих сил и возможностей, в проповедях и беседах разоблачали заблуждения отколовшихся от своего первоиерарха и призывали верующих к церковному единству.

В Серпухове, где, как нам известно, немало было ушедших в разделение, принимал живое участие в противлении расколу еп. Серпуховский Сергий (Гришин).

Ему пришлось за свое противоборство испытать на своих плечах безумие иосифлян, выразившееся с их стороны во всевозможных поношениях, оскорблениях и т. п. дерзостях.

О рядовых пастырях, боровшихся с расколом, нет особой нужды говорить много: каждый из них, кто так или иначе соприкасался с иосифлянством, вносил своими проповедями долю участия в борьбе с расколом. Их труды в этой области благословлены Богом и одобрены Церковью.

Но мы отметим некоторых духовных лиц, участие которых в прекращении церковных смут проявилось в письменной форме.

К числу таких лиц относится о. Всеволод - пришлец в Ленинград, а затем удаленный. Он был своего рода духовным старцем. Под его руководством находились многие православные жители г. Ленинграда. В своих взглядах на деяния митр. Сергия и Патриаршего Синода о. Всеволод частично приближался к «соловецкому» епископату, а частично — к иосифлянам. Он осуждал мероприятия митр. Сергия, но считал их только частным каноническим преступлением первоиерарха и находил, что эти преступления не настолько велики, чтобы ради них порывать молитвенное общение с митр. Сергием и считать его безблагодатным.

В то время, когда он находился вне пределов г. Ленинграда, в Ленинградской епархии возникли церковные смуты и нестроения. Это, конечно, болезненно отразилось и на его духовных чадах. О своих смущениях они поведали своему духовному отцу, который не замедлил ответить им во утешение письмом такого содержания:

«Знаю, что у вас великие церковные недоумения и нестроения. У вас произошло разделение на две части. Одни стоят за митр. Сергия и за Синод, другие - против. Беспристрастно судя, и те и другие неправы. Митр. Сергий и его Синод выпустили воззвание, в котором смешивают церковное дело с политикой и совершают перемещение епископов помимо воли последних, издают распоряжения, которые по совести не могут исполнять многие православные, и превышают свои церковные права - права лишь Заместителя Патриаршего Местоблюстителя.

Все это вредные для Церкви мероприятия. Они составляют частное каноническое преступление митр. Сергия и иже с ним. Но не таковы еще эти преступления, чтобы можно было объявлять митр. Сергия безблагодатным и требовать немедленного разрыва молитвенного с ним общения. Правы те, которые выставляют против митр. Сергия обвинения: но глубокая, ничем не оправдываемая ошибка их заключается в том, что они порвали общение с ним и даже объявляют его еретиком, а всех, находящихся в общении с ним, безблагодатными. Думаю, что они за это будут отвечать перед Господом. Есть, следовательно, неправда у одних, есть она и у других. Взаимные прещения одной и другой стороны не имеют поэтому никакой силы, потому что при этих прещениях ни та, ни другая сторона не опирается на истину Православия. Лишь то запрещение влечет за собою лишение благодати, которое согласно с волей Божией, выраженной во всей совокупности Православия. И лишь то благословение влечет за собою ниспослание благодати, которое согласно с волей Божией. Если же этого согласия нет, то не только благодать не отымается и не посылается, но сама церковная жизнь показывает, что все такие действия Церковью не принимаются, хотя бы их совершали великие Вселенские Соборы и самые православнейшие патриархи и синоды.

Таковы действия той и другой власти у вас. Обе не имеют догматической и канонической основы в своих прещениях друг на друга. И вы можете свободно ходить в те и другие храмы, моля Господа, чтобы Он дал каноническую правильность в отношениях между православными и умирил бы Церковь Свою.

Нельзя ходить только к явным раскольникам: обновленцам, григорианцам и украинцам. Этих последних бойтесь: они - безблагодатны».

Характерно, что о. Всеволод стоял на принципе отрицания церковных прещений, считая их недействительными в том деле, которое совершено иосифлянами и сергианами. Конечно, в этом был его субъективный взгляд, основанный на ложных предпосылках.

Он смешал простые суждения о деяниях митр. Сергия с осуждением, завершенным молитвенно-каноническим разрывом с первоиерархом, которое неминуемо влечет за собой церковное отлучение (14 пр. Двукр. Собора).

Мы сознательно привели письмо о. Всеволода, чтобы показать, что среди духовенства, пользовавшегося известного рода авторитетом, были такие священники, которые к вопросу о ликвидации нестроений в Ленинградской епархии подходили с точки зрения взаимных компромиссов враждующих сторон.

Письмо о. Всеволода перепечатывалось и передавалось от одного лица к другому, но какое оно имело действие на верующих, нам неизвестно, однако для его духовных чад оно было вполне достаточным, чтобы устранять из их сердец смущение, вызванное церковным нестроением.

Необходимо упомянуть и о великом Ленинградском старце о. Михаиле (Прудникове), который хотя и не писал ничего против раскола, но однако своей жизнью и беседами с приходящими к нему людьми он удерживал верующих от разделения.

Еп. Димитрий (Любимов) уважал о. Михаила и даже надеялся, что он поддержит его авторитет, но последний ни на минуту не соглашался с руководителем раскола.

Отец Михаил о печальном состоянии церковной жизни, происходившем от разделений, так говорил: «Ныне Церковь Божия вся в огне!»

А когда он умирал, то произнес такие последние слова: «Слава Богу, что я умираю в Православии. Великая беда тем, кто ушел в раскол».

После смерти о. Михаила (+3/IX-29 г.) о. Петр Крестовоздвиженский, его духовник, не ходивший до этого времени в те церкви, где поминали митр. Сергия, сразу же поспешил в храм «Скоропослушницы» и сказал, что молитвы о. Михаила спасли его от «пропасти», т. е. от раскола, а он весьма приближался к ней все время и влек за собою других... <...> 

Самой большой и, можно сказать, основной ошибкой в этом вопросе являлся их взгляд на взаимоотношение благодати и ереси. Согласно умозаключению иосифлян получалось, что наличие ереси в действиях епископа или священника лишало последних Божественной благодати, а совершаемые ими таинства превращались в пустые, лишенные всякого благодатного действия обряды. Но подобное умозаключение не имеет истины. Не само по себе наличие ереси в действиях епископа или священника лишает его благодатности, а церковное запрещение, налагаемое на последних Высшей Церковной Властью. Только после этого проповедующий открыто ересь связуется в своих иерархических полномочиях, а совершаемое им священнослужение лишается благодатного действия.

Такое понимание взаимоотношения благодати и ереси присуще учению всей Православной Церкви и, в частности, нашей Русской Церкви. Когда в период обновленческого движения, явно допускавшего догматическое искажение Православного вероучения, ставился вопрос, в каком сане принимать обращающихся из этого раскола епископов и священников, то этот вопрос решался не на основании наличия ереси у того или иного священнослужителя, а на основании церковного запрещения, наложенного на раскольников Патриархом Тихоном. То духовенство, которое получило иерархическое рукоположение до наложения Патриархом запрещения, принималось в сущем сане, а то, которое после этого - либо в простом чине, либо в сане иерея.<…>

Божественная благодать подается через каноническую Церковную власть и чрез нее же воспрещается. «Вся елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небеси» (Мф. 18, 18) — такова сила церковного закона.

Митр. Сергий и единомысленный ему епископат прежде всего никакой ереси не допустили и, кроме того, никаким церковным судом не были отлучены от Церкви или даже просто запрещены в священнослужении. Никакая соборная клятва не была на них наложена. Их иерархические действия никем не были связаны.Отсюда, следовательно, считать лишенными благодати первоиерарха и единомышленный ему епископат лишь только потому, что они якобы допустили грех предательства церковной свободы, нет никаких оснований.

Сила Божественной благодати, данной им чрез Высшую Церковную Власть, оставалась в них незыблемо, и все совершаемые ими таинства имели благодатное и спасительное действие. И если иосифляне отрицали благодатность таинств, совершаемых сергианами, то они допускали хулу на Духа Святого [2].

[1] Письмо архиеп. Илариона от 12 авг. 1928 г. См. Архив М. М. № 13.

[2] Митрополит Иоанн (Снычев). «Церковные расколы в Русской Церкви 20-30 годов ХХ столетия». – Самара: «Православная Самара», 1997.

новый своем своего этому лучше российский православный немощам снизойти полезнее первоепископа создавать положительные предпосылки раскол признавали отрицательн епископат духовенство оставшиеся